– Помните, как в нашу первую встречу вы сказали мне, как красиво выглядит море? – тихо спросил я.

Через двери-сёдзи виднелся усыпанный звездами кусочек ночного неба, затерявшийся между крон деревьев. Вдали летел к берегу прибой, с шипением тая на песке.

Он улыбнулся и глухо промолвил:

– Помню. Я увидел, как растаял твой взгляд. Словно камень превратился в мед.

Мысли роились в голове, как рой одурманенных бабочек: заботиться о нем, готовить ему еду, провести всю свою жизнь, обучаясь под его руководством, – мысли, которые навсегда останутся мыслями, никогда не воплотятся в реальность, раз уж даже признавать наше знакомство на людях было рискованно. Простые вещи, которые другие принимают как должное.

– О чем ты думаешь? – спросил Эндо-сан, зевая.

И я ответил, без малейшего намека на грусть о том, как устроен мир:

– О бабочках.

Глава 17

Я стал чаще навещать Кона. В школе друзей у меня никогда не было, и только с Коном, впервые в жизни, я узнал, что такая дружба возможна.

Я многому у него научился. Мы проводили вечера за разбором наших боевых приемов и пробуя новые. Айки-дзюцу Танаки-сана показалось мне намного мягче, чем стиль Эндо-сана, с движениями, намного более круговыми, чем те, которым был обучен я. В свою очередь, Кон считал мои прямолинейные рывки очень действенными и быстрыми – и так мы нашли равновесие, гармонию между кругом и прямой. Я рассказал другу про свои тренировки со служащими консульства, на что он ответил:

– Ерунда. Тебе надо попробовать бои без правил, они проводятся раз в месяц.

– А что это?

– Каждый две недели триады устраивают поединок в одном из пакгаузов в порту. За плату допускается кто угодно. Там нет ни правил, ни каких-либо ограничений. Восемнадцать лет, младше, старше, мужчины, женщины – неважно.

– Ты уже пробовал?

– Да, один раз. Когда Танака-сэнсэй узнал, он так разозлился, что пригрозил перестать со мной заниматься. Я больше никогда туда не ходил и по его настоянию пожертвовал выигрыш храму.

– Мы слишком стараемся угодить учителям, – заметил я, и Кон меня понял.

Мы вытерлись и переоделись в сухую одежду, сменив пропитанную потом тренировочную ги. И, прежде чем я успел сдержать или переформулировать вопрос, у меня с языка сорвалось:

– Тебе случалось убить человека?

Он сложил одежду в аккуратный сверток, туго скрутив его ладонями.

– Нет. Но раз ты спрашиваешь, тебе приходилось?

– Нет, но я одного покалечил.

Признание вырвалось само собой, и я не уже не мог спрятать его обратно в тайник памяти. Я рассказал о случившемся, о том, что я был вынужден сделать, чтобы защитить нас с отцом.

– Теперь меня беспокоит, что мне будет легче переступить черту.

– Тебе не нужно было этого делать. Члены КПМ мстительны. Предупреди отца, чтобы был начеку.

– Думаешь, они отомстят?

Он покачал головой, потому что не знал, что ответить, но после этого разговора мне стало легче.

– Приходи на вечеринку. Вместе с отцом и Танакой-саном.

– Приду. Пойдем. Хочу кое-что тебе показать.

Вид у Кона был взволнованный, и я спустился за ним по кованой винтовой лестнице во внутренний двор, распугивая голубей, разлетевшихся по карнизам. Мы подошли к гаражу за домом. Он открыл ворота, и на серебристом капоте стоявшего внутри автомобиля заплясал свет.

– Ничего себе, – сказал я, в изумлении уставившись на «Эм-Джи» [67] . – Твоего отца?

– Нет. Моя. Подарок на день рождения. Нравится?

– Везет же некоторым!

Я погладил теплый металл низкого обтекаемого корпуса. Кон открыл верх и запрыгнул внутрь. Заработал двигатель, и ворота гаража внезапно показались слишком хлипкими, чтобы удержать басистый рокот.

– Прокатимся?

Мы медленно проехали по улицам Джорджтауна, осознавая, что стали центром внимания, и наслаждаясь этим. Выехав на дорогу вдоль побережья, мы открыли дроссель и рванули вперед по узкой извивавшейся трассе, с опаской притормаживая на поворотах. С одной стороны мимо проносилась отвесная каменистая твердь, а с другой – нас держал в напряжении страшный обрыв в море, ощетинившийся прибрежными скалами. Когда Кон обгонял армейский грузовик, навстречу вылетел пассажирский автобус, и мы едва успели втиснуться на свою полосу, чуть не царапнув по скале. Солдаты в грузовике разразились одобрительными возгласами, и я обернулся им помахать. Мы оставили их далеко позади и мчались под рассеянным солнцем, пробивавшемся сквозь узор листвы.

Дорога тонула в густой тени, отчего создавалось впечатление, что мы едем по прохладному, влажному тоннелю, пахнущему землей и дерном. Сквозь просветы в листве теплой синевой сияло море, и крошечные суденышки Пенангского яхт-клуба казались цветными булавочными головками на сверкающем полотне.

Кон оказался хорошим водителем, и сцепление с дорогой у «Эм-Джи» было прочное, все равно что у гусеницы с веткой. Мы ехали целый день, пока дорога не кончилась, мимо пляжей Танджунг-Бундаха и Бату-Ферринги – я едва мог различить оставшуюся вдалеке Истану. Он свернул на грунтовую дорогу, ведущую к Бухте отраженного света у северо-западной оконечности острова, поехал по ней, распугивая кур в малайской деревушке, и остановился только тогда, когда колеса начали вязнуть в песке.

Я перевел дух.

– Это было как… – Я покачал головой и рассмеялся.

Мы вылезли из машины и уселись на берегу, наблюдая за сияющими зелеными волнами и чувствуя, как исчезает наполнивший кровь адреналин. На песке стояли рыбацкие лодки, и мы слышали крики привязанных к ним бакланов. Рыбаки часто сажали бакланов на привязь, чтобы те ловили рыбу, дополняя улов из сетей.

Лицо Кона было полно радости, молодости, самой жизни. Теперь, состарившись, после всего что с нами случилось, именно таким я его вспоминаю; как в тот день, когда мы нарушили все правила дорожного движения, а потом сидели на краю света, глядя на море, и Малаккский пролив перед нами сливался с Индийским океаном.

– Ты ведь знаешь про моего отца, – без предисловия сказал Кон.

Я задумался над тем, что ему хотелось от меня услышать, и, не зная ответа, решил сказать правду.

– Ну… до меня доходили слухи и всякие байки.

– Ты слышал о триадах?

– Дядюшка Лим о них рассказывал. Но лучше расскажи сам.

Он глубоко вздохнул.

– Триады – это такая странная историческая штука. Название происходит от треугольной диаграммы, которой они пользовались и которая означала единство Неба, Земли и Человека. Впервые они появились во времена монгольского завоевания Китая как силы сопротивления. На триады очень повлиял буддизм, и в самом деле большинство из основателей были буддийскими монахами. Но со временем это выветрилось. Отец считает, что современные триады зародились в начале правления династии Цин. Когда в семнадцатом веке Китай захватили маньчжуры, они пытались подавить любые формы сопротивления…

Кон объяснил, что на протяжении веков триады постепенно стали частью преступного мира. Массовое переселение китайцев помогло расширить их влияние и власть за пределы Китая. Члены триад общались и узнавали друг друга на публике с помощью затейливых знаков пальцами рук.

Он замолчал, и я попытался осмыслить сказанное. Это было что-то сложное, тайное братство вроде масонов, про которых отец часто шутил, что господин Скотт – один из них.

В попытке усмирить триады англичане объявили вне закона любые тайные общества. Конечно, это оказалось бесполезно. Триады жили по собственным законам, и их не мог контролировать никто, кроме Голов Дракона, их предводителей.

– Твой отец – Голова Дракона? – спросил я Кона, переступив черту дружбы.

Но Кон уже ждал меня на другой стороне.

– Он – глава Общества красного знамени.

Дядюшка Лим был не единственным, от кого я слышал это название. Порывшись в памяти, я вспомнил, что когда-то в газетах подробно писали про насилие и беспорядки, устроенные враждующими бандами с целью расширить контролируемые территории. Общество красного знамени славилось хорошей организацией и особой жестокостью. Его корни уходили в китайскую провинцию Хок-кьень, выходцами откуда было большинство китайского населения Пенанга. Оно считалось одной из самых сильных группировок.