Она взяла меч у меня из рук.

– Вы помните, когда в последний раз видели, как Эндо-сан им пользовался?

– Слишком хорошо, – прошептал я и отвел взгляд в сторону, пытаясь сдержать поток воспоминаний, нахлынувших разом, словно меч пробил брешь в построенной мною дамбе. – Слишком хорошо.

Она посмотрела на меня и прижала руку к губам.

– Я не хотела причинить вам боль. Мне правда очень жаль.

– Я опаздываю на встречу.

Я встал из-за стола, с изумлением отметив, что, несмотря на годы тренировок, совершенно растерян. Ее приезд, наша беседа, меч Эндо-сана – словно ударили все разом. Все усложнялось тем, что противники были неосязаемыми, я не мог отшвырнуть их в сторону. На секунду я замер, пытаясь восстановить утраченное равновесие.

Она заглянула мне в лицо.

– Я не причиню вам вреда. Мне действительно необходимо это узнать.

– Давайте отвезу вас в отель.

Я зашел в дом, оставив меч у нее в руках.

Глава 2

Заехав на черном «Даймлере» в Джорджтаун, я высадил Митико у отеля «Истерн-энд-Ориентал» на Нортэм-роуд. На улицах было уже полно машин, по тротуарам спешила на работу толпа клерков, подбегая по пути к киоскам с едой, чтобы захватить завтрак, порцию наси лемака – сваренного в кокосовом молоке риса с пастой из анчоусов со сладким карри, завернутого в банановый лист и кусок газеты. Я свернул на Бич-стрит, по которой лихо неслись мотоциклисты, проклятие пенангских дорог. Оставив машину привратнику-сикху, я поднялся к себе в кабинет.

Фирма «Хаттон и сыновья» занимала одно и то же здание уже больше века. Ее основал мой прадед, Грэм Хаттон, о котором на Востоке до сих пор ходят легенды. Компания сохранила лишь тень былой славы, но оставалась уважаемой и продолжала приносить прибыль. Во время войны в угол здания из серого камня попала бомба, и оттенок восстановленной кладки отличался от оригинала. Стена до сих пор казалась пятном новой кожи на затянувшейся ране. Садясь за стол, я снова осознал, что компания принадлежала Эндо-сану в той же мере, что и моей семье. Если бы не его влияние, ее бы проглотили японцы. Сколько раз он защищал ее от них? Он никогда мне не рассказывал.

Я принялся читать накопившиеся за выходные отчеты, факсы, электронные письма. Компания продолжала торговать товарами, для торговли которыми была создана, – каучуком, оловом, выращенной в Малайзии сельхозпродукцией. Кроме того, нам принадлежали несколько отелей с хорошей репутацией, недвижимость и три торговых центра в Куала-Лумпуре. Мы управляли рудниками в Австралии и Южной Африке и владели существенной долей акций японских судостроительных заводов. Благодаря знанию японского языка и культуры я стал одним из тех немногих, кто предвидел стремительный рост послевоенной японской экономики и воспользовался этим преимуществом. «Хаттон и сыновья» оставалась частной компанией, чем я очень гордился. Никто не приказывал мне, что делать, и мне не перед кем было отчитываться.

Но при этом моя жизнь подчинялась устоявшемуся распорядку: завтрак дома, любование видами за рулем по дороге на работу, обед где вздумается, потом снова работа до пяти вечера. А потом заплыв в Пенангском плавательном клубе, после чего я пропускал пару стаканчиков и ехал домой.

Я чувствовал себя стариком, и это чувство было не из приятных. Мир проходит мимо, молодежь полна надежд и стремится в будущее. А где остаемся мы? Существует ошибочное представление, будто мы достигаем того, к чему стремимся, в момент, когда превращаемся в стариков, но горькая правда состоит в том, что мы продолжаем стремиться к своим целям, и они остаются так же недосягаемы даже в тот день, когда мы навеки закрываем глаза.

Вот уже пять лет, как я прекратил тренировки, отправив последнего ученика к другому мастеру. Существенно сократил дела за рубежом, перестал совершать ежегодное паломничество в Японию. Осторожно навел справки о возможности продать компанию и остался доволен результатом. Я готовился к последнему путешествию, избавляясь от всех обязательств, отбрасывая швартовы, готовый ринуться в открытое море, как мореплаватель, ждущий попутного ветра.

Меня удивило, что я так расчувствовался; такого не случалось уже много лет. Возможно, это из-за встречи с Митико, встречи с человеком, который знал Хаято Эндо-сана. Чувства, растревоженные внезапным появлением его катаны, никак не улегались, и мне потребовались усилия, чтобы отвлечься от них и заняться работой.

К обеду сосредоточиться стало совсем невозможно, и я решил, что на сегодня хватит. Когда я сообщил об этом миссис Ло, своей бессменной секретарше, та посмотрела на меня, словно меня поразил внезапный недуг.

– Вы хорошо себя чувствуете?

– Хорошо, Адель.

– А вот мне так не кажется.

– И что же вам кажется?

– Вас что-то беспокоит. Снова думаете о войне.

За почти пятьдесят лет она успела меня изучить.

– Вы угадали, Адель. Я думал о войне. Только старики ее помнят. И слава богу, что их воспоминания ненадежны.

– Вы сделали много добра. Люди всегда будут об этом помнить. Старики расскажут детям и внукам. Если бы не вы, я умерла бы с голоду.

– Вы знаете, что многие погибли из-за меня.

Секретарша замешкалась с ответом, и я вышел, оставив ее наедине с воспоминаниями.

Снаружи сияло солнце. Я остановился на ступенях, рассматривая трубы кораблей, торчавшие над крышами зданий. Было рукой подать до набережной Вельд Ки. В это время дня в портовых складах кипит работа: грузчики выгружают груз – джутовые мешки с зерном и пряностями, коробки с фруктами, – перетаскивают его на блестящих от пота спинах точно так же, как кули двести лет назад; рабочие ремонтируют корабли, и из-под их сварочных аппаратов разлетаются сверкающие белые искры, яркие, словно сверхновые звезды.

Время от времени раздавался пароходный гудок; когда я сижу в кабинете, этот звук всегда меня успокаивает, потому что за последние пятьдесят лет совершенно не изменился. В воздухе витал соленый дух моря, смешанный с запахом знойных испарений обнаженного отливом дна. Вороны и чайки зависли в небе, словно детский мобиль над колыбелькой. Солнечный свет отскакивал от зданий – Стандартного чартерного банка, Гонконгского и Шанхайского банков, Индийского дома. Нескончаемый поток машин огибал часовую башню – подарок местного миллионера в память о бриллиантовом юбилее правления королевы Виктории, – внося свою лепту в уровень шума. Нигде в мире я не видел такого света, как на Пенанге, – яркого, ловящего все в резкий фокус, но в то же время теплого и снисходительного, призывающего раствориться в стенах, залитых его сиянием, в листве, которой он дает жизнь. Этот свет освещает не только то, что видят глаза, но и то, что чувствует сердце.

Это мой дом. Несмотря на то что я наполовину англичанин, меня никогда не тянуло в Англию. Англия – чужая страна, холодная и мрачная. И погода там хуже. Я прожил на этом острове всю жизнь и знаю, что именно здесь хочу умереть.

Я пошел по тротуару, лавируя в обеденной толпе из юных клерков, хохочущих с подружками, перекрикивающих друг друга офисных работников, школьников с огромными сумками, понарошку задирающих друг друга, уличных торговцев, звенящих в колокольчики и выкрикивающих названия товара. Некоторые узнавали меня и улыбались едва уловимой улыбкой, которую я возвращал им. Я сам почти стал местной достопримечательностью.

Сразу домой я не поехал, а пересек Фаркхар-стрит и вошел в тенистую прохладу вокруг церкви святого Георгия. Ветер шелестел листвой старых падуковых деревьев, играя тенями на траве. Я сел на покрытые мхом ступени маленького, увенчанного куполом павильона в церковном парке, куда почти не долетал уличный шум. Чирикали птицы, чей хор вдруг расстроила пролетевшая мимо завистливая ворона. На какое-то время я обрел покой. Стоило мне закрыть глаза, и я мог оказаться в любой точке мира, в любую эпоху. Возможно, в Авалоне до рождения Артура. В детстве это была одна из моих любимых сказок, один из немногих английских мифов, которые мне нравились, по волшебству и трагизму он вполне мог сойти за восточный.